Что-то таинственное, яркое, впечатляющее есть в самом слове — Мезень. Я думал так и когда оно впервые отпечаталось в моем мозгу, и сейчас так же думаю, зная Мезень и мезенцев почти полтора десятка лет.[ ...]
Старенький пароход «Аджигол» остановился на рейде напротив деревни. Карбас со стационарным мотором, поджидавший нас, пассажиров, на пределе мелководья, подошел к борту судна. Бойко застучал наш мотор, дал прощальный гудок «Аджигол»; минут через десять мы вошли на приливе в реку, а еще через несколько минут пристали к берегу.[ ...]
Боже! Сколько впечатлений увез я из первой любимой своей поморской деревни! На крылечке дома ноги там вытирали не о какую-то тряпку, а о кусочек сеточки. На некоторых крестах открытого морским ветрам кладбища была вырезана трагичная даже в лаконичности своей надпись: «Взят морем». А сколько разговоров пытался я запомнить — о внезапно налетавших штормах, о приметах, о промысле акулы, белухи, семги, наваги, тюленя, о том, на какие штуки способен человек, оторванный на дни и недели от любимых людей и мест! Вот тогда-то я и услышал впервые от старожила деревни, вместе со мной провожавшего глазами какое-то морское судно, желтовато светившее нам издалека в осенней темени: «В Мезень идет». И так уважительно, завораживающе звучало это слово — Мезень, что невозможно было не запомнить.[ ...]
Помор — читай и поморка. Причем иная женщина и от моря-то далеко родилась и жила, но если приходилось ей попадать туда, то ведет себя так, словно век его знала.[ ...]
Знаком я с мезенской женщиной Дианой Петровной Третьяковой. Девчушкой работала она в поморской деревне Ручьи в отделении связи. Летом почту привозили в Ручьи пароходом. Спокойно ли, нет ли море, а подходит «Вятка», так надо садиться в карбас и плыть к судну, которое из-за мели вдалеке от Ручьев останавливается. Поднимайся, Диана, по маятником качающейся веревочной лестнице на борт, бери в руку посылку и, улучив момент, когда волна поднимет карбас выше к штормтрапу, бросай груз в лодку, где один мужик на веслах, другой, руки расставив, готов поймать посылку.[ ...]
Как манны небесной ждали в Ручьях весной сорок пятого года пароход из Архангельска: голодно было. Пришел наконец пароход. И потянулись карб сы за грузом. Несколько раз уже переваливали его и отвозили в деревню. Еще на раз оставалось, для трех карбасов уже, не для пяти. Три лодки только и отправились к судну. Бригадир — старый дедок — долго на пароходе находился, а тут ветер пал. До берега же не близко, почти пять километров. «Погода пришла, быстрей давай, где ты там?!» — кричали дедку. Но он все не появлялся на палубе. И когда пошли карбасы к деревне, морюшко-то уж разбушевалось.[ ...]
Дедок затряс головой, захмелевшей на пароходе: ты что, мол, очумела!..[ ...]
И не стала спорить — за мешок взялась.[ ...]
Пополоскало море карбас и выкинуло на берег. На третьем карбасе тоже догадались не шутить с морем. И живы вернулись. А с перевернувшейся лодки море двоих мертвыми принесло...[ ...]
Море делает людей такими вот догадливыми, увертливыми, ухватистыми. Недаром Петр Первый велел именно поморов на флот призывать.[ ...]
Вернуться к оглавлению