Можно согласиться с тем, что это утверждение не требует доказательств, так как основано на многовековом человеческом опыте и не знает исключений. Для Б. Коммонера это самоочевидно: он даже не стал приводить специальных свидетельств справедливости этого закона экологии, ограничился экономической притчей, а в заключение высказал то, что можно считать одним из экстремальных выражений экологического императива: «Глобальная экосистема представляет собой единое целое, в рамках которой ничто не может быть выиграно или потеряно и которая не может являться объектом всеобщего улучшения; все, что было извлечено из нее человеческим трудом, должно быть возмещено. Платежа по этому векселю нельзя избежать; он может быть только отсрочен. Нынешний кризис окружающей среды говорит о том, что отсрочка слишком затянулась» [7].[ ...]
Мы пока не будем здесь обсуждать реальность возмещения утрат природы и то, в какой форме люди это могут сделать. Но правильно ли ограничиваться только ссылкой на человеческий опыт и человеческий долг перед природой, если речь идет действительно о законе экологии? Попытаемся показать, что слова «ничто не дается даром» на самом деле выражают закон природы: любое новое приобретение в эволюции органического мира обязательно сопровождается утратой какой-то части прежнего достояния и возникновением новых, все более сложных проблем.[ ...]
История живой природы знает множество точек бифуркации. Современная теория макроэволюции пришла к представлению о прерывистости эволюционного процесса и скачкообразности видообразования. При этом частота перестроек и ситуаций неизбежного выбора тем больше, чем сложнее система, чем выше биологическая (можно смело добавить — и социальная) организация.[ ...]
Отстаивая идею равенства всех в пределах своего вида, человек очень охотно занимается ранжированием всей остальной живой природы, разделяя низших и высших, примитивных и совершенных, забывая о том, что для самой природы все равны и все нужны, что породив позвоночных, она не уничтожила простейших, что деревьев и червей больше чем людей, что насекомые процветают не меньше чем млекопитающие, что холоднокровным не менее уютно на Земле, чем теплокровным. Многие из примитивных живут на Земле намного дольше совершенных; например, дождевые черви существуют миллиард лет, муравьи — 300 млн. лет и т. д. Не все выбирают прогрессивное развитие: остановиться на достигнутом уровне безопаснее, так как новые бифуркации — большой риск, можно и погибнуть.[ ...]
Первые настоящие клетки — прокариоты-автотрофы, жившие около 3,5 млрд. лет тому назад (нынешние сине-зеленые водоросли — их прямые потомки) не знали естественной смерти, были индивидуально бессмертны. Живя в почти кипящем океане или в пересыхающих сернистых озерах, в крайне нестабильной среде, они очень просто и надежно поддерживали свой гомеостаз и были самыми жизнестойкими из когда-либо существовавших после них клеток. И все же будущее принадлежало не только им. Когда благодаря их жизнедеятельности в атмосфере Земли и воде океана появилось заметное количество кислорода, погибли многие анаэробные прокариоты, но возникли дышащие кислородом эукариоты. Они намного эффективнее смогли использовать энергию солнца. Но заплатили за это преимущество очень дорого: утратой бессмертия.[ ...]
На смену пришел совершенно новый механизм — молекулярная память, генетический код, передача наследственной информации. Для эволюции это был огромный выигрыш, так как вместо бесконечно долгого индивидуального существования появился тот баланс наследственности и ее изменчивости, благодаря которому стало быстро расти разнообразие органических форм. Но опять за эти драгоценные механизмы отбора и эволюции пришлось дорого заплатить: была утрачена высокая метаболическая устойчивость клеток.[ ...]
Дифференциация тканей, появление органов, формирование нервной системы и мозга у животных привели к совершенно новой стратегии существования: вместо стабилизированного гомеостаза приоритет перешел к гибкому приспособительному поведению на основе переработки сигнальной информации и контуров регулирования. Можно сказать, что многие миллионы лет тому назад животные как бы приобрели компьютер, обладающий способностью к адаптации и огромным потенциалом самосовершенствования. В будущем у него многократно возрастет объем памяти, число обратных связей, способность к самонастройке и самообеспечению разнообразными адаптивными программами, возникнет великолепная «периферия» — органы чувств и мотивированного движения. За такой мозг, за большое число степеней свободы и широкие возможности приспособительного поведения пришлось расплачиваться необычайно возросшей напряженностью жизни, риском тактических ошибок, ситуациями стресса и частотой бифуркаций.[ ...]
Среди препятствий дальнейшего эволюционного совершенствования была всеобщая зависимость скорости химических процессов от температуры, особенно серьезным испытанием для животных, как и для всей биосферы, было мезозойское изменение климата, расширение полярных зон. Появление теплокровных животных (птиц и млекопитающих) позволило им занять экологические ниши, не только освобожденные вымершими рептилиями, но и вообще недоступные для холоднокровных. Последовала новая вспышка видообразования, теплокровные освоили все среды и все природные зоны Земли. За это пришлось платить высокую энергетическую цену: ради поддержания постоянной и довольно высокой температуры тела необходимо было обладать гораздо более мощным энергетическим обменом и регулируемой внутренней теплопродукцией.[ ...]
Избавив себя от давления естественного отбора 1, человечество не только пожертвовало перспективой дальнейшего биологического совершенствования, но и утратило заметную часть природной жизнестойкости. Она перешла в способность создавать искусственные условия жизнеобеспечения. Благодаря этому людей больше и они живут дольше, чем их предки. Человечество также утратило свою видовую общность и вопреки собственным заветам и нравственным установлениям довело материализацию внутривидовой вражды до потенциала самоуничтожения.[ ...]
В лице человека биосфера подошла, может быть, к самой драматической бифуркации в своей миллиардолетней истории. Грустно сознавать, что сама Природа уже очень многим поплатилась, создав «позвоночное, в котором она, — по словам Ф. Энгельса, — приходит к осознанию самой себя» [87 ] и которое может ее уничтожить.[ ...]
Вернуться к оглавлению