Между тем, это действительно проблема проблем. Очень важной ее частью является возможность взаимодействия экономики и экологии. В первой главе мы коснулись противоречий между ними. Подтверждают ли они общий закон Степанова? Можно ли всерьез считать законом несовместимость экономических и внеэкономических интересов? И о каких принципах, теоремах и других открытиях века идет речь? Чтобы попытаться ответить на эти вопросы, мы тоже начнем с полуиронического отступления.[ ...]
Существует особый жанр законотворчества, когда обобщение житейского опыта, наблюдений за событиями реальной жизни формулируется в виде запоминающейся остроумной фразы, пародирующей научный стиль. Своего рода поговорки-постулаты интеллектуалов, знающих толк в юморе. Некоторые из таких «законов» хорошо известны и, хотя они наполнены иронией, отражают в сущности очень серьезные вещи.[ ...]
Вершиной веселого пессимизма считают закон Э. Мэрфи (1949), одна из поздних формулировок которого звучит так: «Если что-то может пойти наперекосяк, оно непременно пойдет наперекосяк». Это стало напоминанием о необходимости гарантий дуракоустойчивости при создании различных технических устройств. И не только их.[ ...]
В 1955 г. Н. Паркинсон начал публикацию целой серии остроумных и вместе с тем аналитически глубоких памфлетов о различных чертах английской системы управления. Первый закон Паркинсона гласит: «Работа обладает свойством заполнять все время, которое ей отводится». Сначала те, в кого метил автор, даже не поняли сути. Но когда появились новые обобщения, стало ясно, какие острые уколы наносятся аппарату власти, косной бюрократической системе и традициям служебных отношений. Паркинсон с блестящим сарказмом обосновал закон пирамиды о способности бюрократических структур к размножению (численность чиновников растет независимо от объема их работы); закон отсрочки как самой смертоносной формы отказа; закон возрастающей безмозглости (формулировка, которая говорит сама за себя) и другие «постулаты». Памфлеты «Закон Паркинсона», «Мышеловка на меху», «Зятья и прочие» стали бестселлерами. Любопытно, что все это у нас публиковали, считая, что автор искусно издевается над буржуазной бюрократией и имперским консерватизмом, а «с нами такого случиться не может». Но наша отечественная номенклатура и бюрократия были, да и остались, еще лучшими мишенями для стрел памфлетиста. Особенно в отношении закона возрастающей безмозглости.[ ...]
Но при чем здесь законы? И какое это имеет отношение хотя бы к экономике, если не к экологии? А вот какое. Критика раздувающейся бюрократии, равно как и разбухшей военщины, — это критика иерархизированных структур сомнительной или непостоянной полезности, которые существуют за счет высокого налогового бремени. По существу (при известном дрейфе акцентов) — это критика государственной машины, противостоящей денационализированному предпринимательству. Еще недавно многими это воспринималось бы как критика социализма с позиций капитализма. Вот из чего произрастает тревога за то, что экономика, предоставленная воле ее собственных законов, при нынешней ее мощи станет особенно опасной разрушительницей общественной справедливости и нравственности, губительницей всего здорового в социальной и природной среде обитания человека.[ ...]
Есть две категории законов: законы природы, в том числе природы человеческого общества, и законы, придуманные людьми. Законы природы абсолютно объективны, непротиворечивы и нерушимы. А законы, придуманные людьми, так непоследовательны и противоречивы, будто специально предназначены для нарушения или для наказания за нарушение, что в сущности одно и то же. Люди чувствуют или знают, что законы природы выше обычаев или постановлений власти, но иногда бессознательно или осознанно путают их. С одной стороны, обозвав какой-нибудь из придуманных законов непреложным или, пуще того, объективным (особенно если это делает, скажем, генералиссимус), пытаются придать ему абсолютный статус. Мы еще не очень разобрались с объективными законами классовой борьбы, но нас уже хорошо пробрало объективными законами развития социализма, а один из самых объективных — закон пропорционального и планомерного развития народного хозяйства оказался выполненным с точностью до наоборот.[ ...]
С другой стороны, известны бесчисленные посягательства на законы природы, включая барона Мюнхгаузена, изобретателей вечного двигателя, мистику новоявленных «биоэнергетиков» и злую шутку с предложением отменить скопом все законы Ньютона на съезде депутатов России.[ ...]
Реальная эффективность в широком смысле слова включает эффективность и экономическую, и этическую. И все это — отражение в поведении человека, человеческого общества фундаментального принципа экономии энтропии или его частного выражения — принципа минимума диссипации (рассеяния), относимых как к энергии, так и к информации. Под этической эффективностью в данном случае следует понимать ликвидацию дефицита мудрости. А она возможна лишь при реализации цивилизованной экономической свободы во взаимодействии с высокой эколого-экономической эффективностью хозяйства, которая, в отличие от высшей производительности, вполне естественно сочетается с человечностью.[ ...]
А теперь возвратимся к экологии. В эпиграф главы внесены четыре положения, которые известный американский ученый Барри Коммонер назвал «законами экологии» (именно в кавычках). Три первые из них звучат совершенно тривиально и как будто не несут никакой экологической специфики. Последнее — «природа знает лучше» — заставляет чуть задуматься и оставляет ощущение спорности.[ ...]
Дело в том, что современная экология имеет собственную довольно обширную аксиоматику, множество законов, правил и эмпирических обобщений (см., например, [12, 13, 19, 20]). Но все они касаются частных вопросов. Б. Коммонер своими законами, с совсем небольшим ущербом научной строгости, не только восполняет отсутствие крупных обобщений в современной экологии, но ставит их на платформу здравого смысла, подчеркивая основные проблемы взаимодействия природы и общества.[ ...]
Вернуться к оглавлению