Подсечное земледелие в крестьянском хозяйстве русского Севера не имело самодовлеющего значения. Оно не существовало само по себе и ради себя, не поглощало всей трудовой деятельности крестьянина, не преобладало в хозяйстве, как это в той или иной степени было в мелком крестьянском хозяйстве средней полосы России в исследуемый период. В лесной зоне земледелие соединялось с многочисленными и разнообразными неземледельческими занятиями. Крестьянин только отчасти был земледельцем; земледелие не было его прямым и сколько-нибудь единственным занятием. Одновременно он был охотником и рыболовом, добывал кору, луб и бересту, поташ, уголь, смолу, живицу, занимался бортным пчеловодством и целым рядом других промыслов, составлявших в общей совокупности одну сложную, удивительно стройную систему хозяйства, основанного на эксплуатации леса и лесных богатств.[ ...]
Ни одна работа в условиях лесного хозяйства не выполнялась обособленно. Каждая скрещивалась с другой, переплеталась с ней, а подчас вообще совпадала. Мы будем иметь возможность убедиться б этом неоднократно.[ ...]
Достаточно указать на поиски. Поиски места для подсеки почти всегда были связаны с охотой. Блуждая с ружьем в поисках зверя и птицы по беспредельной тайге, крестьянин внимательно присматривался к особенностям местности. Поиски дичи соединялись с подыскиванием подсечного участка.[ ...]
Связь охоты и земледелия находила себе выражение не только? в совпадении охоты-полссования и поисков нови, но также и в других отношениях, например, в отношении совпадения места подсеки, охотничьего угодья, поселения и ловища-починка. И. А..Новоселов об этом пишет: «Первоначальные участки выбирались не только с целью будущего земледелия, а наиболее удобные в смысле охоты, которая в то время... была особенно выгодной отраслью с точки зрения каждого отдельного хозяйства» 2.[ ...]
Нам по крохам и с большим трудом приходится собирать совершенно разрозненный материал, из отдельных, случайно брошенных упоминаний составлять картину крайне отличной, особой и вместе с тем удивительно цельной действительности. Здесь мы подошли к любопытнейшему вопросу о единстве нодсеки-ловища-почиика — земледельческого, ловищного и поселенного угодья, к вопросу, заслуживающему всякого внимания с нашей стороны. По это специальный вопрос и о нем следует говорить особо.[ ...]
Остановив свой выбор при поисках лядины-нови па каком-либо участке леса, земледелец-охотник знаменовал его, отмечая, что данное место предназначено для хозяйственного использования под то или другое угодье, ловище, подсеку, борть, перевссище и пр. Означивание, в чем бы оно ни выразилось, свидетельствовало, что участок занят. И этого было вполне достаточно, чтобы никто другой не посягнул па это же место. Выбранное угодье оставалось на неопределенно долгий промежуток времени, связанный с данным производственным циклом, в исключительном хозяйственном пользовании этого земледельца-об-щинника.[ ...]
Сообщения об означивании встречаются довольно часто. Начнем с показаний Э. Лаксмана (1769 г.), относящихся к местности по р. Свири и к южной части Олонца: «Кажется, что крестьяне превеликую имеют охоту к сему роду устраивания земли (речь идет о подсеках. — В. П.). Всяк старается только предупредить в том своего соседа. Для того ходят в старый большой лес, в котором, избрав место, означивают рубкою произвольного числа больших дерев; и так никто другой оного места занять не может» 1. Подобный способ означивания оставался распространенным в Олонецком крае еще в 70-х годах прошлого столетия. «Принцип «первого завладения», — писал в 1874 г. А. Лалош, — крестьянами блюдется очень строго. Уж если кто-либо из них нашел удобное для подсеки место и наложил на него клеймо, печать, т. е., попросту, подрубил ветви на растущих здесь деревьях, то другой никто не предъявит претензии своей на обладание этим же самым местом. Другой может забрать себе это место только после того, как первый его бросит, но раньше нет. Это было бы святотатством, и между крестьянами подобных споров никогда не выходит» 2.[ ...]
Вернуться к оглавлению